преса

Легко ли быть писательницей?

http://www.rg.kiev.ua/main.php?action=shownews&id=1368

Евгения Кононенко родилась в Киеве. Окончила механико–математический факультет Киевского университета им. Т. Шевченко и Киевский институт иностранных языков (французский, английский). Работает научным сотрудником Украинского центра культурных исследований “Имитация”. В интервью “РГ” пани Евгения рассуждает о литературе и своей профессии.

— Евгения, благодаря в частности и твоей инициативе, в Украину недавно приезжал Кристоферил Мерил, директор Международной писательской программы из США. Несколько лет тому назад ты была на этой программе. Специальность “художественное творчество” является необычной и новой для нас, хотя такой курс читается в столичном университете. Но этот вопрос до сих пор остается дискуссионным: можно ли научить “стать писателем”? Ты сама — как раз пример того, что не училась “на писательницу”, но стала ею. Ведь имеешь совсем не литературную профессию. Как ты “переориентировалась”?

— Никто из писателей не может четко, однозначно ответить, почему он начал писать. Автор прозаических произведений должен иметь жизненный опыт. И только литературой жить нельзя — разве что на определенном этапе. В настоящий момент у меня так сложилось, что зарабатываю на жизнь переводами и работаю в Украинском центре культурных исследований, но больше люблю писать собственные тексты.

— Кстати, где так хорошо выучила французский язык?

— Я ходила на курсы сначала английского языка, потом французского. В советские времена я боялась поступать на гуманитарные факультеты: была уверена, что там все заидеологизировано. Математика мне действительно нравилась. Школьная, элементарная математика не дает представления о настоящей науке, “музыке сфер”. Могла работать неплохим программистом, но это далеко не высший пилотаж. Поэтому курсы иностранных языков — это был, возможно, даже какой-то протест против “блатников” романо-германского факультета, куда мне, как я чувствовала, дорога была заказана. Позже таки окончила Киевский институт иностранных языков. Это мое второе высшее образование. В зрелом возрасте освоила новую профессию — французскую филологию.

— Вернемся к “знанию жизни”. Ты — киевлянка и сочно воспроизводишь в своей прозе быт и в целом мир, как говорится, простых людей, живущих в столице. Откуда такое глубинное знание среды?

— Во-первых, “фотографий” в моей прозе нет, то есть прямое отображение отсутствует. Много вымышленного, но сохранен определенный дух, интонации, атмосфера, как это обычно делается. У всех нас множество знакомых, родственников, которые живут в этом “среднем мире”. Иногда грешу тем, что слушаю разговоры людей в транспорте, как они рассказывают о своей жизни. Язык их может быть и неграмотный, но по-своему точный и выразительный. Какие бывают обороты!..

— Как тебе удается решать проблему языка героев? Я о том противном суржике и вроде бы русском языке...

— Не мне судить, насколько удается решать эту проблему. Трудности есть. Но вот тот же перевод. Мы же озвучиваем на украинском французов, англичан, японцев. У хорошего переводчика язык органичный, не чувствуется, что это — перевод. А сколько есть российских авторов, которые пишут о сугубо российской среде, но герои их произведений разговаривают фальшиво, искусственно. Мне кажется: здесь вопрос языка не как такового, а проблема владения словом как материалом в любом смысле.

— После того как ты “переоформила” свой путь, могла бы сказать, что проживаешь, как говорится, собственную жизнь и довольна ею?

— Да, в значительной мере, и это чувство помогает преодолевать разные трудности. Но это ощущение своего места пришло не сразу. То есть с одной стороны, я никогда не чувствовала себя на задворках жизни. Школа, мехмат — все было нормально, я любила учиться, и каких-то недоразумений не возникало. И все же, как теперь думаю, определенно внутренняя неудовлетворенность собой была. Но неосознанно. Моя самооценка повысилась, и ощущение полноты бытия — даже в личных переживаниях — появилось только тогда, когда начала писать. То есть после тридца-ти. Для меня профессиональная пригодность — очень важный компонент жизни.

— А какие трудности имеешь и переживаешь?

— Прежде всего такие, как и у многих: материальные в первую очередь. На моих плечах — двое детей. Постоянно должна думать о хлебе насущном. Жить только с литературы не могу. А относительно творческих трудностей, то это сопротивление материала и нехватка времени. С детьми — свои проблемы: они растут, формируются, требуют много внимания. Жизнь есть жизнь — всякое бывает. Случаются и тяжелые моменты.

— Что делаешь, когда тяжело?

— Берусь переводить какое-то стихотворение. Это вызывает чувство равновесия. Свое-образный сеанс психотерапии.

— Помогает ли тебе семья в творческом труде?

— К домашней работе женщины, матери нет уважения. Насколько знаю, мужчины-переводчики работают так, что и за хлебом не ходят, весь быт лежит на их женах. А здесь совсем другая ситуация. Мало того, бывает, наконец, тишина, все ушли из дома, садись и работай. Но работа не клеится.

— Ты писательница, но ты также и мать, это и хлопоты, но в то же время и полнота мироощущения женщины как личности. Что для тебя твои дети?

— Скажу сразу: я их очень хотела. Когда они меня чем-то донимают, я вспоминаю, как мечтала о них. Дети — полностью новый опыт. Немало трудностей с воспитанием и дочери, и сына. Главное, относиться к ним как к взрослым, учиться у них определенным вещам. Они — личности в становлении.

— Организованный ли ты человек?

— Не сказала бы. Но жизнь вынуждает планировать, работать в жестких часовых рамках, успевать на всех фронтах. Мечтаю о своем хотя бы маленьком кабинетике, где можно было бы спокойно работать.

— Новые времена — новые нравы. В настоящее время особенно литературная молодежь без комплексов, без табу воспроизводит, в частности, сексуальные отношения. Что ты об этом скажешь?

— Различаю эротичные сцены и примитивно-сексуальные. Негативный сексуальный опыт значительно легче отобразить, чем позитивный. В литературе трудно описать эротическое счастье так, чтобы избежать банальности. Эротические сцены для того и существуют, чтобы возбуждать определенные эмоции. Одно дело — пережить их, и совсем другое — воспроизвести так, чтобы это убедило читателя. Это одна из проблем литературы. Скажем, “Любовник леди Чаттерлей” меня не зацепил. А вот история короткой любви в “По ком звонит колокол” Хемингуэя меня очень растрогала. И дело не в откровенности. Я завидовала героине, что она встретила, хоть ненадолго, такого мужчину.